Тунис — общепризнанный край массового пляжного отдыха, писать о котором еще банальнее, чем принимать в нем участие. Но на туристической карте страны есть точка, способная к купанию и загару добавить кое-что посущественнее. Это Карфаген — древний город-государство, который некогда главенствовал почти над половиной тогдашнего мира.
Карфаген
Карфаген, как известно, был повержен другой великой державой — Римом и канул в Лету. Тут самое место дать волю воображению, которое начинает неутомимо сопоставлять «век нынешний и век минувший».
Вначале вас затягивают в традиционный набор местных завлекалок, и вы безропотно подчиняетесь этой круговерти. Везут в Сахару, настоящую с бескрайними барханами мельчайшего перетертого временем песка; демонстрируют заход солнца, зрелище и впрямь запоминающееся; катают на дромадере (одногорбом верблюде); устраивают сафари на джипах, уверяя, что при этом вы приобщаетесь к ралли Париж—Дакар; активно нацеливают на возможность лицезреть «мираж в пустыне», и вам, подуставшему, действительно что-то мерещится. В Эль-Джеме покажут вместительный и хорошо сохранившийся колизей, но он вас не очень взволнует, потому что вы знаете, что Колизей в мире только один, в Риме, а все остальное — колизеи. Прохладно воспримите вы и мечеть в Кайруане — «четвертую святыню ислама», потому что вспомните, что гид на Кипре называл «четвертой святыней» мечеть на берегу соляного озера под Ларнакой. Все та же истина: единично лишь первое, остальное — штамповка.
Возвращение в отель, ужин. «Они ели, сидя вокруг больших блюд, хватали куски мяса и насыщались в позе львов, разрывающих добычу. Неожиданность новых яств возбуждала жадность пирующих… они широко улыбались от радости, что наконец могут наесться досыта», — похоже, что Флобер, живописуя в своей «Саламбо» пир варваров, внутренним взором видел и будущих покорителей этих мест с браслетами на запястьях.
Человеческая природа мало меняется, порой вся тысячекилометровая тунисская полоса песчаных пляжей с белоснежными отмелями и голубыми бассейнами представляется огромным загоном — отстойником для тех, кто пирует сегодня. Тоже вершина (закат?) цивилизации. Наш туристический автобус мчит по платному скоростному автобану, а за окнами проносятся картины жизни, какой она была здесь и тысячи лет тому назад: ухоженные оливковые рощи (в стране 65 миллионов оливковых деревьев, это «нефтедоллары» Туниса и его гордость); солончаковые пустоши, на которых берберы выгуливают стада овец; далеко на юге, в горных пещерах живут настоящие троглодиты (правда, с мобильниками и спутниковым ТВ).
Байка
О них у нашего гида есть эксклюзивная байка. «Однажды я проводил экскурсию для вашего знаменитого политика Жириновского и его трех спутников, — гида переполняет гордость от выпавшей на его долю удачи. — Так вот, около пещер, где началось фотографирование и выпрашивание динаров, наиболее активно и красноречиво выступал один из троглодитов в живописных лохмотьях, бойко, но с сильным акцентом говоривший по-русски. Жириновский как-то особенно пристально посмотрев на оборванца, вдруг уверенно ткнул его пальцем в грудь: «Москва, МГУ, филфак!» и тот, уже почти без акцента, сконфуженно пробормотал «да, а как вы догадались, Владимир Вольфович?», а потом, уже оправившись, добавил «вот приходится подрабатывать троглодитом, знаниями поэтики североафриканских народностей семью не прокормишь, а у меня пятеро». Кстати говоря, меня Жириновский поразил еще и тем, что знал о Тунисе многое, о чем я и не слышал. А его спутники вопросов не задавали.»
Мой собственный недельный опыт привел меня к заключению, что из всех российских фамилий «улица» (таксисты, торговцы, случайные прохожие) может назвать лишь две — Путин и Шарапова, только они фигурируют в местным новостных ТВ-программах, остальное — для интеллектуалов.
Въезжаем в столицу, ее современные районы создавали французские архитекторы, интуитивно стремясь возвести «Париж Северной Африки». Зелень здешних «елисейских полей», пересекающих город с запада на восток, поколоритнее парижской, есть, разумеется, и своя «триумфальная арка». Но есть и малогабаритный «Биг Бен», это реверанс в сторону Лондона. Город не хочет ориентироваться на какую-то одну метрополию.
А основа основ, как и во всех тунисских городах, — это Медина, «центр», старый город, представляющий собой огромный базар-лабиринт, обнесенный стенами из желтого песчаника. Город оживлен, доброжелателен, веротерпим, государственная религия (ислам) спокойно уживается с синагогами, православными храмами, католическими костелами. За тысячелетия здесь отметилось столько народностей — берберы, финикийцы, римляне, вандалы, византийцы, арабы, испанцы, французы, каждая со своими верованиями, — что найти корни чего-то изначального невозможно. «Я мусульманин, но учился во французском колледже при католическом монастыре — родители хотели дать мне лучшее образование», — говорит наш гид.
Даже в первую неделю Рамадана магазины не прекращают работу — торговля тоже святое для тунисца, в жилах которого арабская кровь смешалась с семитской кровью финикийцев — величайших торговцев древности. Туристам здесь комфортно и покойно — ни терроризма, ни грабежей, ни хулиганства, гуляй хоть заполночь. Пожалуй, единственный раздражающий фактор — однообразие ресторанной восточной музыки, использующей не более пяти нот, хотя, впрочем, наша попса в этом отношении бывает еще экономнее. По ТВ всю неделю идет повтор матча Тунис-Марокко, который вывел тунисцев в финальную часть мирового футбольного чемпионата.
Президент Хабиб Бургиба
Основатель независимого Туниса (1956 год, окончание колониального господства Франции) и его первый президент Хабиб Бургиба, пробыв на своем посту два срока, положенные конституцией, затем утвердился (разумеется, при всенародном одобрении) пожизненным президентом. Вполне в духе местной бесконфликтности и во избежание непредсказуемых политических катаклизмов. Правда, «пожизненно» не получилось — в 82 года по причине склероза, он все же был отстранен от высшей власти. Но за 31 год своего правления успел построить в стране некий специфический «дустуровский» социализм. Не рай, не изобилие, но все же вполне реальная защита простого человека.
Иностранным компаниям открыто все и предоставлены налоговые льготы, но лишь при обязательном условии: давать работу они должны только тунисцам и треть произведенной продукции оставлять в стране. Эта немудреная политэкономия, без гарвардских изысков, обеспечивает среднюю зарплату на уровне 350—500 долларов, а университетским профессорам — свыше 1500 долларов; почти 90 процентов населения имеют собственное жилье; на пенсию и мужчины и женщины уходят в 60 лет. Не совсем ясно, учитываются ли в этих цифрах пещерные троглодиты и кочующие берберы, а кроме того, вы обращаете внимание на то, что те, с кем сталкиваетесь — таксисты, администраторы отеля, официанты, горничные, как-то уж очень настойчиво норовят любыми путями выманить у вас хотя бы динар (20 рублей), что не очень-то вяжется с заявленным среднестатистическим доходом. Официальная статистика всегда лукавит.
Но вот что вы видите воочию, так это молодость нации: та же статистика утверждает, что треть населения моложе 15 лет, и вы не сомневаетесь в этом, когда в середине дня улицы заполняются школьницами и школьниками, окончившими занятия (кстати говоря, школьное образование здесь строго обязательно и бесплатно). А средняя продолжительность жизни приближается к «японской»: 72 года у мужчин и 80 лет у женщин; основными составляющими этого достижения здесь считают здоровый климат, простоту жизни, относительную бесконфликтность (по сравнению, например, с соседним Алжиром) и главное — знаменитое оливковое масло.
По пути в Карфаген нас завозят в музей Бардо, этого пропускать нельзя. Здесь собрана мозаика из всех тунисских раскопок, ее количество, размеры сохранившихся фрагментов, качество — поражают. Мозаика египетского Луксора тоже интересна, но она блеклая, в фигурках людей и изображаемых сценах обязательна какая-то условность, понятная лишь древним египтянам. Здесь вы видите почти современные лица, отделка порой столь филигранна (так называемая «миллиметровая мозаика»), цветовая гамма так красочна, что невольно возникает подозрение, а не изготавливают ли все это великолепие где-нибудь на соседней улице в подпольной мастерской с помощью лазеров и компьютеров. Нет, эксперты ООН многократно подтверждали подлинность этих находок, значит, и впрямь блистательная Карфагенская цивилизация не мираж в пустыне веков.
А самого Карфагена нет, несколько нарытых обломков колонн ни о чем никакого представления не дают, сюда и туристов не возят, так что особо любознательным приходится добираться самостоятельно. Туристам же демонстрируют хорошо сохранившиеся и вполне традиционные бани, построенные уже много позже разрушения Карфагена; удивительно, но римляне настроили здесь в сотни раз больше, чем разрушили — во всем этом сказалась и их ненависть к великому городу, и ощущение исторической вины за его уничтожение.
Причины для ненависти были. Еще 22 века тому назад, когда Рим набрал силу и преисполнился имперскими амбициями, начала целенаправленно муссироваться идея превращения Средиземного моря в «итальянское озеро» (реанимированная Муссолини в 1920 годы). Это сулило могущество и богатство. Но в западном средиземноморье хозяйничали карфагенские мореплаватели, на востоке — Египет. Однако пока еще египтяне очень далеко (их черед наступит позже), а от Карфагена до Сицилии, римской провинции, ближе, чем от Рязани до Москвы — это вполне конкретная военная угроза. Ее и реализовал карфагенянин Ганнибал, прошедший с «огнем и мечом» по всей Италии, но почему-то пощадивший Рим (историки и военные специалисты до сих пор недоумевают, почему).
Карфаген должен быть разрушен
Тогда то и прозвучало знаменитое Delenda est Carthago — Карфаген должен быть разрушен. Сенатор, законник, аскет Катон (предшественник З.Бжезинского и К. дель Понте в одном лице) убедил римлян, что надо не просто победить ненавистный город, а стереть его с лица земли. И когда час настал, Катон не сдерживал себя: все, что могло гореть, сожгли, камень раздробили и по большей части вывезли, образовавшуюся пустошь перепахали и засыпали солью, чтоб и трава не росла. Оставшихся в живых карфагенян распродали в рабство, великая страна, подобно Атлантиде, исчезла бесследно.
За этой зоологической ненавистью видится нечто большее, чем достижение политических, экономических, военных целей — романтическая удалая цивилизация купцов-мореплавателей вызывала тайную зависть логически-одномерных прагматичных римлян, а это предмету зависти не прощают. На вымороченном месте образовали римскую провинцию и назвали ее «Африкой». Не все были солидарны с Катоном в его очевидном варварстве (даже по тем сверхжестоким временам), чувствовали, когда-нибудь аукнется. Через пять веков вандалы из Северной Германии прошли через Восточную Европу в Испанию, переправились на африканский континент, лет тридцать прожили на месте бывшего Карфагена, изгнав оттуда римлян и вобрав в свое племя их рабов, а в 455 году захватили и уничтожили Рим, положив конец римской цивилизации.
Вандализм принято определять как бессмысленное уничтожение культурных ценностей. В музее Бардо, кроме мозаики, собрано еще и множество найденных в Тунисе скульптур римлян — у всех отбиты носы, руки и гениталии. Римлянина-господина переполняла гордость, и он ходил, в буквальном смысле задрав нос, надменным жестом руки указывая рабу его место. И мраморная фигура воспринималась тогда не «культурной ценностью», а неким идолом, чуть ли не клоном живого римлянина, разумеется, рабам-вандалам не хотелось, чтобы те продлевали свой род. Вот и отбивали у скульптур все ненавистное — похоже, что частенько бессмыслица в истории имеет свой смысл, она если и не оправданна, то объяснима.
…От пронесшихся над этой землей веков остались голубизна моря и мифы. Я увожу с собой крохотного черного слоника с весело задранным хоботом — символ успеха и счастья. Слоны шли с войском Ганнибала через Альпы на Рим, и, хотя, по мнению историков, они были лишь обузой для великого полководца и вскоре погибли, молва именно им приписывает весомый вклад в дело победы.